| ПАДЕНИЕ ЦЕН НА НЕФТЬ - НЕПРИЯТНАЯ, НО НЕ ГЛАВНАЯ УГРОЗА 2001 ГОДА. |
| КАК ПОМОЧЬ ЧАСТНИКУ |
«Эксперт» № 1-2 |
| КУДА ОПАСНЕЕ ДЕФИЦИТ ЭФФЕКТИВНЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ИНСТИТУТОВ ПО РАСШИВКЕ "УЗКИХ МЕСТ" В ЭКОНОМИКЕ, СЧИТАЕТ ДИРЕКТОР ЦЕНТРА МАКРОЭКОНОМИЧЕСКОГО АНАЛИЗА И КРАТКОСРОЧНОГО ПРОГНОЗИРОВАНИЯ ИНП РАН АНДРЕЙ БЕЛОУСОВ |
— Официальный прогноз на 2001 год предполагает рост ВВП на 4 процента. Много это или мало? Насколько реальна такая динамика ? Какие «узкие места» в хозяйстве способны остановить сказочный посткризисный рост российской экономики?
— Прежде всего надо четко понимать, какого характера экономический рост мы имели в прошедшие два года. Четко выделяются две волны роста. Первая волна связана с девальвационным шоком и датируется периодом с октября 1998-го по июнь 1999 года. Затем, после четырехмесячной стабилизации, с ноября 1999 года началась вторая волна роста, связанная с нефтяным шоком. Она продлилась, по нашим оценкам, до середины прошлого года, после чего общеэкономическая динамика снова стабилизировалась в отсутствие значимых импульсов оживления.
Отличительной чертой девальвационной фазы роста было то, что производство расширялось на фоне сжимающегося потребительского спроса. Скачок курса и инфляции привел к масштабному перераспределению доходов от населения к предприятиям. Население проиграло от девальвации, реальный сектор выиграл.
Резкий рост валовой прибыли предприятий в этот период был связан и с девальвацией, и со стабильными ценами и тарифами естественных монополий, которые не были проиндексированы в меру инфляции, и с падением реальной заработной платы на 40 процентов в первом квартале 1999 года. Дополнительные доходы предприятий прежде всего были направлены на финансирование оборотного капитала, запасов. Это сразу же дало импульс роста спроса на продукцию сырьевых отраслей, при том что увеличения сырьевого экспорта в тот период не наблюдалось. Рост выпуска в потребительских отраслях и машиностроении был обусловлен мощным импортзамещением. Таким образом, девальвационная фаза роста характеризовалась фронтальным оживлением: росли — каждый под действием собственных факторов — и сырьевой сектор, и машиностроение, и потребительский сектор.
Картина роста на стадии нефтяного шока, связанного с интенсивным ростом мировых цен на энергоносители, уже совершенно другая. Импульс роста дало расширение экспорта, наложившееся на оживление внутреннего спроса. сначала инвестиционного, а затем и потребительского, вызванного увеличением доходов населения.
Рост доходов населения был спонтанный, «догоняющий», компенсирующий их фактическую стагнацию в первый год после кризиса. Просто у предприятий расходы на зарплату занимают далеко не первое место среди приоритетов использования дополнительных доходов. Сначала были увеличены инвестиции в запасы, затем — инвестиции в основной капитал, и лишь после этого настал черед индексации оплаты труда.
Причем характерно, что увеличение зарплаты компенсировалось как ростом производительности труда, так и опережающим повышением цен производителей по сравнению с потребительскими ценами. В итоге при росте реальной зарплаты в целом за прошлый год на 22—23 процента доля издержек на рабочую силу в цене продукции практически не увеличилась.
Рост доходов населения дал импульс роста потребительским отраслям, машиностроение отреагировало на растущий инвестиционный спрос, а сырьевики активизировали экспортные поставки. Например, около двух третей прироста добычи нефти в прошлом году было экспортировано. Пошла вторая волна экономического подъема.
Что чрезвычайно важно, нефтяная волна роста сопровождалась интенсивной монетизацией экономики, сокращением бартера и неплатежей. Доля бартера в расчетах между предприятиями к осени прошлого года упала примерно до 20 процентов, это уровень 1994 года. Растут кредиты реальному сектору. Сам облик российской экономики принципиально поменялся. Она стала денежной.
Однако параллельно начался очень неприятный процесс реставрации докризисных стоимостных пропорций. Началось заметное реальное удорожание рубля, стали опережающим темпом расти цены естественных монополий. Эта тенденция изменения стоимостных пропорций означала повышение затрат производителей и сокращение их доходов. Норма прибыли в промышленности упала с 22 процентов валовой продукции в конце 1999 года до 18 процентов в конце 2000-го.
Первой жертвой стали инвестиции в основной капитал, которые остановились во втором полугодии прошлого года. Летом прошлого года остановился рост физического объема экспорта. Все это и обусловило переход к стабилизации производства.
— Что будет дальше? Откуда могут взяться новые источники роста?
— Если экономика в 2001 году просто останется на «плато» второго полугодия прошлого года, то статистически это будет означать прирост среднегодового ВВП на 2,5 процента. Я думаю, это минимальная формальная граница темпов роста в наступившем году. Пока что новых факторов хозяйственного оживления не просматривается. Рост инвестиций остановился, экспорт стал снижаться.
Потребительский спрос постепенно переориентируется на импорт, который начал расширяться в последние месяцы, тогда как рост отечественных легкой и пищевой промышленности прекратился. Я уж не говорю о государственном спросе, который при росте ВВП в прошлом году на 7—8 процентов увеличился в реальном выражении менее, чем на 1 процент.
— Почему же потребительские отрасли перестали реагировать на растущий внутренний платежеспособный спрос?
— Моя гипотеза заключается в том, что по мере роста доходов населения исподволь начинается процесс, обратный импортзамещению. Происходит переключение спроса, прежде всего на непродовольственные товары, с отечественных на более качественные и престижные импортные. Адаптация потребительских отраслей затруднена еще и тем, что они функционируют с очень низким уровнем доходов — их норма прибыли не превышает 8—9 процентов валовой продукции. Это, безусловно, затрудняет привлечение инвестиций и качественное обновление ассортимента продукции.
Прирост потребительского импорта составил в 2000 году порядка 4 миллиардов долларов. При росте товарооборота около 10 миллиардов. То есть покрытие прироста товарооборота импортом составило примерно 40 процентов, тогда как, скажем, прирост инвестиций был «отоварен» отечественной продукцией на 95 процентов.
Экстраполируя нынешние тенденции, не будет преувеличением ожидать роста импорта в наступившем году на 11—17 процентов, то есть на 5—7 миллиардов долларов, при том что экспорт снизится на 7—15 миллиардов долларов. Это означает сокращение внешнеторгового сальдо в 1,3—1,6 раза, что будет тормозить экономический рост.
По нашим расчетам, максимальная оценка прироста ВВП в 2001 году составляет порядка 6—7 процентов. Наиболее же реалистичный прогноз — 5-5,5 процента. Это в том случае, если мы обеспечим еще одну волну подъема, которая будет опираться прежде всего на расширение платежеспособного спроса и на те доходы, которые образовались от «нефтяной» волны 2000 года. Однако по интенсивности она будет примерно вдвое слабее, чем «нефтяная» волна.
— Большинство аналитиков сходятся в том, что главный экономический риск 2001 года — сильное и устойчивое снижение мировых цен на нефть. Насколько серьезна эта угроза?
— Действительно, нашей экономике предстоит весьма болезненная адаптация к снижению мировых цен на нефть. Ведь именно высокие нефтяные цены в значительной степени определили рост доходов предприятий и бюджета, рост резервов ЦБ, повышение монетизации экономики.
Во-первых, экспорт сейчас составляет 43 процента конечного спроса на товары. Его ожидаемое, в зависимости от масштаба снижения мировых цен, сокращение на 7—15 процентов означает автоматическое уменьшение номинального объема совокупного спроса на 3—6 процентов.
Во-вторых, от экспорта в решающей мере зависят доходы предприятий. Достаточно сказать, что 80 процентов сальдированного финансового результата промышленности (прибыль минус убытки) сосредоточено в шести экспорториентированных сырьевых отраслях — нефтяной, газовой, химической, лесобумажной, черной и цветной металлургии.
В-третьих, снижение цен на нефть, безусловно, ударит по бюджету. Расчеты показывают, что при условии снижения экспортных контрактных цен на российскую нефть с нынешних 25 до 18—19 долларов за баррель к концу наступившего года дополнительные доходы бюджета составят около 8 миллиардов долларов. В худшем сценарии, если цены свалятся ниже 15 долларов за баррель, дополнительные доходы не превысят 3 миллиардов долларов. Однако реально недооценена не только доходная часть бюджета, но и его потребность в ресурсах. Последняя — на 5 миллиардов долларов. Эта сумма складывается из 3,2 миллиарда срочных платежей Парижскому клубу, не отраженных в бюджете, и 1,8 миллиарда кредита МВФ, вероятность получения которого исчезающе мала. Если сопоставить потенциальные дополнительные доходы и потребность в ресурсах, то получается, что при условии сильного снижения цен на нефть сбалансировать бюджет станет очень сложно. Потенциальный финансовый разрыв составит, по нашим оценкам, более 3 миллиардов долларов.
Наконец, следствием снижения цен на нефть будет осложнение ситуации в денежной сфере. Прогнозируемый спрос на деньги со стороны населения и предприятий в наступившем году потребует увеличения денежной массы на 29—33 процента. Такому приросту агрегата М2 соответствует прирост денежной базы примерно на 24—25 процентов. Нынешняя модель денежного предложения такова, что единственным каналом рублевой эмиссии является наращивание иностранных активов ЦБ. Покупка одного миллиарда долларов сейчас соответствует примерно четырехпроцентному приросту широкой денежной базы. Это означает, что для адекватного покрытия спроса на деньги со стороны хозяйства и населения ЦБ потребуется закупить валюты в объеме, соответствующем чистому приросту золотовалютных резервов на 6 миллиардов долларов. Однако такому приросту резервов, если не устраивать девальвации рубля, просто неоткуда взяться. С учетом ожидаемого снижения торгового сальдо, полных выплат Парижскому клубу кредиторов и неполучения кредита МВФ возможный прирост валютных резервов оценивается в 3—5 миллиардов долларов, а при сильном падении цен на нефть они могут даже сократиться. Итак, если цены на нефть зафиксируются ниже отметки 20 долларов за баррель, то возникает ситуация дефицита рублевого предложения и ужесточения денежных ограничений для реального сектора. Более сильного удара по производству, которое уже сильно монетизировано и не сможет переложить неплатежи на естественных монополистов, придумать трудно.
Следует учитывать, что ЦБ рефинансирует экономику не напрямую, а через коммерческие банки. Чтобы денежная политика перестала быть кастрированной, банковская система должны работать нормально, денежный мультипликатор должен эластично следовать за спросом на рубли. Банки должны улавливать колебания спроса на рубли и эластично увеличивать либо сворачивать кредитование предприятий. Центральный банк, даже если он оснастится новыми инструментами рефинансирования типа учета векселей, должен осуществлять лишь «тонкую подстройку» этого механизма. Подменить его прямым эмиссионным кредитованием хозяйства было бы крайне опасно. Кроме разворовывания средств и всплеска инфляции, это ни к чему не приведет.
Реформа банковской системы, на мой взгляд, — провальное звено в деятельности монетарных властей.
Во-первых, несмотря на избыток ликвидных ресурсов банки не спешат наращивать долю кредитов реальному сектору в своих активах. Заметно снизившись после кризиса 1998 года — без учета Сбербанка с 41 до 34 процентов — она уже полтора года остается неизменной. И это при том, что у банков сегодня отсутствуют другие потенциальные источники расширения доходов, а потребность в них возрастает. В конце прошлого года средняя кредитная ставка составляла 18 процентов годовых. Экстраполяционный прогноз на 2001 год показывает, что при таком уровне ставок и доле кредитов в активах в зоне убыточности может оказаться до 50 процентов всех работающих банков против 15-20 процентов сегодня.
Во-вторых, банковская задолженность реального сектора, рассчитанная в днях производства, сокращается. Таким образом, значимость банковского финансирования оборотного капитала снижается. Причем она снижается практически в меру роста собственного оборотного капитала. Если проанализировать отраслевую структуру кредитования, можно обнаружить, что банковский кредит в основном шел в те отрасли, где собственный оборотный капитал не рос или оставался отрицательным. Это означает, что кредиты в значительной степени по-прежнему идут на затыкание финансовых дыр, а не встраиваются в расширяющиеся воспроизводственные цепочки.
Наконец, российская банковская система, без учета Сбербанка, выступает чистым заемщиком по отношению к реальному сектору экономики и чистым кредитором по отношению к нерезидентам. Другими словами, сумма привлеченных на депозиты и расчетные счета средств внутри страны превышает объем выданных предприятиям кредитов, и этот избыток вкладывается в зарубежные финансовые активы. На конец октября прошлого года сумма чистых иностранных активов российских банков превысила 8 миллиардов долларов.
Резюмируя, можно однозначно сказать: наша банковская система пока что не готова взять на себя функцию поддержки экономического роста — в части как эффективного размещения свободных денежных ресурсов экономики, так и балансирования спроса и предложения денег. Из-за этого возрастает нагрузка на ЦБ, и одновременно сужаются возможности проведения адекватной денежной политики.
России остается один-два года, чтобы определиться, в формате каких институтов мы собираемся развиваться дальше. В период с 2003-го по 2005 год возникнет целый ряд качественно новых ограничений. Уже в этом году мы столкнулись с ограничениями по некоторым видам топливных ресурсов, прежде всего нефтепродуктам и природному газу. Очень жесткие ограничения в перспективе возникнут со стороны электроэнергетики. Расчеты показывают, что в ближайшие десять лет даже при увеличении инвестиций в отрасль с нынешних 1,2—1,5 миллиарда до 6—7 миллиардов долларов в год суммарный прирост генерирующих мощностей с учетом выбытия составит не более 10 процентов. Еще процентов пятнадцать прироста выработки электроэнергии мы можем достичь за счет повышения загрузки мощностей. Итого к 2010 году можно рассчитывать на двадцатипятипроцентный прирост выработки энергии, что означает ее ежегодный прирост в районе 2 процентов. При такой динамике выйти на траекторию экономического роста с темпом выше 3—3,5 процента просто нереально.
Резко возрастет ограничивающее воздействие на экономическую динамику и со стороны неэффективной структуры промышленности. Уникальная особенность экономического подъема 1999—2000 годов состояла как раз в ослаблении такой зависимости. Это было связано в основном с наличием значительных резервных мощностей и широких возможностей импортзамещения. В среднесрочной перспективе ситуация кардинально изменится. С одной стороны, ряд добывающих отраслей промышленности будут развиваться низкими инерционными темпами, не выше 1—2 процентов в среднем за год. Поэтому динамика перерабатывающих отраслей будет определяться возможностями повышения эффективности использования первичных ресурсов. С другой стороны, технологически сопряженные отрасли будут тормозить друг друга, особенно в условиях низкой конкурентоспособности продукции и инерционных процессов выбытия производственных мощностей.
Необходим набор государственных программ, нацеленных на снятие структурных ограничений. Это требует соответствующих организационных механизмов, организационного ресурса. Времени для его создания осталось мало — нынешний, возможно, следующий год. Если мы не создаем эффективную структуру госучастия в экономике, мы проходим некую принципиальную точку. Это не значит, что наступит моментальная катастрофа, просто это будет уже другая жизнь. Мы получим десятилетие роста максимум на три процента в год (с периодическим ускорением процентов до четырех и провалами до нуля) и увеличения реальных доходов населения на два процента в год. С учетом того, что за 1998-1999 годы россияне потеряли почти 30 процентов реальных доходов, а в прошлом году отыграно 9 процентов, предкризисный (1997 года) средний уровень доходов будет достигнут аж через десять лет. Для значительной части населения достижение предкризисного уровня доходов и потребления растянется вообще на неопределенный срок.
Помимо потребления вялый рост положит конец надеждам на технологическую модернизацию российской экономики и ее интеграцию в мировое хозяйство на сколько-нибудь приемлемых для страны условиях.
|
|
