За первый год "путинской России" в стране не произошло ничего особенного. Не вышли за пределы малых корректирующих поправок знаменитые "реформы федеративного устройства". Не стали кадровой и организационной основой власти армия и спецслужбы. Нет и в помине - что бы там ни говорили активисты информационных войн - никакой политической цензуры. Президент вполне спокойно и разумно демонтирует нелепые остатки прежнего режима и выстраивает пирамиду власти. В этой пирамиде хорошо многое - и идея трехуровневого федеративного устройства, и забота о создании реальной многопартийности, и многое другое. В этой пирамиде плохо и опасно только одно - то, что вся она перевернута и стоит, опираясь на верхушку, на единственную основу, которой препоручены вся власть и ответственность в стране. На президента.

Но один человек не может быть основой государственности. Потому что пирамида, стоящая на верхушке, обречена на то, чтобы рухнуть, сметая все и всех на своем пути, - просто по законам физики. А власть, не распределенная в той или иной степени по всем этажам общества, сколь бы благонамеренным и мудрым ни был ее источник, обречена на скорое превращение в самый жестокий тоталитаризм.

Может ли в России быть создано эффективное гражданское общество, переворачивающее "пирамиду власти" острием кверху, общество, в котором каждая социальная группа, каждый взрослый человек несет свою долю социальной и политической ответственности? Может. Но только в том случае, если найдется для начала хотя бы небольшое количество членов этого самого гражданского общества - людей, которые искренне и жестко предъявят права на свою долю свободы. Такая прослойка в России вроде бы обнаруживается.

ИГРА В СРЕДНИЕ КЛАССЫ

"Средний класс" в России пытался родиться трижды.

В первый раз на эту роль - роль слоя, объединяющего экономически активное, социально солидарное, культурно и ценностно ориентированное население, - претендовало то самое "неноменклатурное большинство" страны, которое обеспечило почти шестидесятипроцентную поддержку Ельцину на выборах президента РСФСР и провалило путч ГКЧП. Этот советский средний класс объединял практически все образованное население страны - научно-техническую и творческую интеллигенцию, инженерно-технических работников, врачей, учителей, средних и младших офицеров Вооруженных сил и правоохранительных органов, квалифицированных рабочих, а также представителей нижнего и среднего уровней партийно-хозяйственной номенклатуры - под знаменитым кавээновским лозунгом 1988 года: "Партия, дай порулить!".

Стремление к социальному реваншу, ставшее стержнем общенародного подъема в конце 80-х годов, было окрашено в эмоционально привлекательные тона, поскольку "номенклатура" представала главной и единственной преградой на пути к тотальному улучшению качества и наполненности жизни. Однако советский средний класс был именно советским средним классом. Несмотря на достаточно высокий культурный уровень, несмотря на активное и подробное общественное обсуждение перспектив перехода от командно-административной системы к рыночному хозяйству, на уровне "коллективного бессознательного" советский средний класс сохранял атавистические, патерналистские представления о роли и месте государства как неограниченного источника власти и благ. Общественное движение конца 80-х годов только силой собственной инерции и политической логики превратилось в демократическое движение - довольно долго в массе своей это было в чистом виде движение социального реванша с достаточно примитивной мотивацией: нужно убрать "плохих" людей (то есть "их") и на их место поставить "хороших" (то есть "нас"). Такое утопическое представление о постсоветском будущем не выдержало столкновения с реальностью. Во-первых, рыночно-демократическая идеология, став официальной идеологией реформ, предложила всем своим сторонникам непопулярные меры (прежде всего децентрализацию управления экономикой и либерализацию цен). Во-вторых, и эта, ставшая сразу же достаточно проблемной, идеология столкнулась с практикой номенклатурного реванша: даже "плохих" людей из прежней партгосноменклатуры, и тех практически не заменили. Наступил первый, слабо осознанный, фрустрационный шок - эффект "украденной революции", датируемый последними месяцами 1991 года. В этот момент многомиллионный советский средний класс утратил свое единство, так и не став кадровым резервом для новой демократической власти.

ХАЛЯВЩИКИ И ПАРТНЕРЫ

Вторая попытка формирования среднего класса в России началась практически сразу же после эмоционального поражения "августовской революции", пока еще не осознанного на смысловом уровне. Средний класс второго призыва представлял собой ту большую и наиболее активную часть прежнего, советского, среднего класса, которая не оказалась, с одной стороны, втянута во власть и в первые крупные спекуляции общегосударственного уровня, а с другой - не отсеялась на социальную обочину вместе с теми, для кого номенклатурный реванш (или "грабительские гайдаровские реформы") стал знаком окончательного поражения идеалов августа 1991 года.

Второй средний класс в наиболее полной мере воспринял в качестве главного жизненного стимула разрушение системы ограничений и запретов, свойственных советскому режиму. Реакцией стала эйфорическая готовность к неограниченному приобретению благ, лозунгом дня - "Я не халявщик, я партнер". Именно из халявщиков и партнеров и составился второй средний класс, в основе массовой психологии которого оставалось советское подсознательное представление о государстве как неограниченном резервуаре ресурсов, денег, благ, добра и счастья. Только под воздействием такого психологического стереотипа множество образованных и умных людей оказалось готово к игре в общенациональные наперстки - к вложению денег под полторы тысячи процентов годовых, в торговлю красной ртутью и металлическим водородом.

Конец второго среднего класса растянулся на мучительный год. Он начался в декабре 1993-го, в момент сокрушительного поражения "Выбора России" на первых парламентских выборах. Не гиперинфляция весны лета 1993 года, не октябрьская гражданская война в Москве, а именно празднование "политического нового года", когда "партнеры" впервые, в прямом эфире и на глазах у всей страны, осознали, что они и народ - это не одно и то же. А крах "Властилины", МММ, "Чары" и, как апофеоз процесса, "черный вторник" 1994 года окончательно разбудили социального лунатика: оказалось, что вместо просторной и торной, облитой солнцем дороги он стоит на краю шаткого карниза в абсолютной темноте.

Третья реинкарнация среднего класса начинает формироваться практически сразу же на обломках "черного вторника". Она оказалась куда менее социально однородной, практически лишенной единого культурного кода и группового самосознания. Просто на передний план вышли те люди, которые поняли: только за то, что они есть и поддерживают курс реформ, никаких денег им никто не должен. Третий средний класс объединил осколки первого в очень широком ранге доходов и занятий - "челноков", журналистов, мелких, средних и чуть более крупных бизнесменов, высокооплачиваемых менеджеров и т.д. Он собственными синяками и шишками прочувствовал, что беспредельного резервуара денег не существует, но сделал из этого парадоксальный вывод: в общем-то, ничего иного тоже не существует.

Именно в этот момент российский политический спектр начал дробиться до бесконечно малых величин, достигнув пика - 43-партийности - на парламентских выборах 1995 года. Именно в этот момент оформилась виртуальная реальность пелевинского романа "Generation П", а Россия стала страной победившего пиара. Именно в этот момент оказалось, что каждый существует в абсолютной пустоте, а уровень дохода определяется исключительно удачей, фартом.

Третий средний класс достаточно отчетливо ощущал, что он - не народ. Он даже попытался дать себе красивое, оригинальное определение - "новые русские", которое очень скоро по объективным причинам стало анекдотическим. Идеология и психология "фартовых" подмяла под себя и экономику страны, и политику, и их собственное благополучие. Концом шабаша "фартовых" стал августовский дефолт. Вдруг выяснилось, что каждый из успешных, из "фартовых", из тех, кто не сдался, - фактически злоумышленник, долгие годы балансирующий на грани нарушения закона, испытывающий постоянный стресс как от возможности "случайного наказания", так и от собственной ущербности, невозможности жить нормально, согласуясь с общепринятыми правилами и общественной этикой (за отсутствием таковых). Страну поразил всеобщий стресс.

МЫ ЕСТЬ, НО НАС МАЛО

Но в последнее время - причем на уровне подсознательного ощущения, на уровне интуитивного предвидения - стала возникать какая-то совсем другая Россия. Она обозначилась на фоне пораженной синдромом хронической усталости реальности, на фоне деморализованных олигархов, на фоне угрожающей стилистики новых спецкадров новой власти - и обозначилась очень непривычно, предвестниками нового стиля, нового образа жизни. И это - совсем другая Россия, которой раньше, может быть, не было.

Этому классу, этому социальному слою свойственны все главные, живые признаки реальной социальной стратификации - прежде всего по уровню дохода, по самоосознанию и системе ценностей. Подавляющее большинство "средних русских" осознают себя в качестве особой социальной страты, ощущают свою изолированность от остального народа, принадлежность к своему кругу. И этот круг характеризуется очень своеобычными качественными характеристиками.

Ценностным стержнем слоя средних русских, судя по всему, являются личная свобода и самодостаточность, уверенность в том, что только себе в условиях отсутствия бессмысленных ограничений они обязаны своими успехами, ориентированность на "свое дело" как на идеальную форму приложения собственных творческих ресурсов, а главное - отношение к своим доходам именно как к заработанным деньгам ("я зарабатываю" вместо "мне платят" или "деньги пришли"). Потому что это - успешный слой, имеющий такой уровень дохода, который позволяет ему чувствовать себя в основном комфортно. И, что еще важнее, уровень комфорта таков, что позволяет отключиться от утилитарного отношения к деньгам, - судя по результатам того же опроса, более двух третей средних русских, считая деньги важнейшим элементом своей жизни, вместе с тем не готовы отказаться от своего дела даже при условии, что им удастся обеспечить себя деньгами "по гроб жизни".

У успешного, самодостаточного и свободного человека, причисляющего себя к средним русским, есть мощный источник внутренней энергии - азарт, склонность к риску. Если вспомнить здесь о структуре расходов средних русских - и прежде всего об отсутствии у них склонности к серьезным накоплениям, - то становится очевидным: речь идет о наиболее оптимистичном и активном отношении к себе и к своему будущему за многие десятилетия, а может быть, и столетия российской истории.

К этим "энергетическим" характеристикам следует добавить некоторые дополнительные штрихи, позволяющие доопределить индивидуальность средних русских, их социальную тактику, их этический автопортрет. Так вот, оказывается, что средним русским свойственны достаточно мягкие, "гуманные" способы отношения к окружающему их социуму - во-первых, они ткут совершенно новую ткань российского патриотизма (судя по цитатам из опроса, патриотизма бытового, повседневного, личного и теплого - то есть именно такого, которого великодержавная Россия была лишена во все века "изподпалочной" любви к родине); во-вторых, при всей своей "отдельности" от остального народа они демократичны, не считают себя отдельной кастой и готовы к активному взаимодействию с представителями любой другой социальной группы; в-третьих, они политически активны и начисто лишены синдрома хронической усталости от грязной политики последних лет.

Все это очень странно и неожиданно, очень не соответствует интегральному депрессивному самоощущению российского общества. Но главное открытие последних месяцев, главное "послание", заключенное в результатах опроса средних русских, - это вполне доходчивое и предельно отчетливое сообщение: "Мы есть".

Но - "нас очень мало". Потому что зафиксированные исследователями четыре миллиона взрослых граждан России - это очень мало. Это даже не электорат. Тем более сомнительной представляется перспектива деятельного участия средних русских в каком-либо общественно значимом процессе, который предотвратил бы обрушение "перевернутой пирамиды" и вывел страну из состояния перманентной массовой депрессии. Однако такая перспектива есть.

ДИАЛЕКТИКА СОЦИАЛЬНОЙ РЕАНИМАЦИИ

Несмотря на свою электоральную немощь, неожиданно сложившийся в России новый средний класс является единственным возможным зародышем кристаллизации подлинного, самодостаточного и безопасного для людей гражданского общества.

Новый средний класс имеет все признаки единой, активной и агрессивной социальной страты. Но окружен он со всех сторон абсолютно аморфным обществом. Сутью социально-психологической трансформации послеавгустовской России стала люмпенизация всей страны. Место пролетариата практически повсеместно занял люмпен-пролетариат - объект посулов и шантажа со стороны сменяющих друг друга полубандитских люмпен-акционеров. Не успевшие податься на зарубежные гранты ученые и на международные гастроли музыканты составили слой люмпен-интеллигенции - у которой сразу же появился свой люмпен-представитель в политическом люмпен-пространстве, объединение "Яблоко". Муляж информационной реальности принялись клепать люмпен-журналисты, а за их спинами выросли колоссальными мыльными пузырями люмпен-олигархи. И всем этим пытаются рулить люмпен-политики, люмпен-администраторы, столь же дезориентированные и депрессивные, как и те, кем они пытаются рулить. Все как один не знающие ни своего места, ни своей роли, ни своей соотнесенности с другими членами и группами общества, лишенные представления о личных и групповых интересах, уставшие от свободы и ответственности несостоявшиеся элементы российского общества превратились в те самые пресловутые "деклассированные элементы".

По массе значимых критериев средний класс не просто не народ - это нечто обратное деклассированному народу, для которого в целом характерен и патернализм, и пассивное отношение к собственной работе ("мне платят"), и социальный пессимизм, и, безусловно, принципиально иное отношение к доминирующим ценностям "средних" - свободе и независимости. Можно сказать, что средние русские отличаются от большинства населения некоторой взрослостью, подразумевающей ответственность за собственную судьбу и, в определенной мере, за судьбу страны в целом. И противоречие, возникающее между инфантильным сознанием большинства и самоощущением взрослого активного меньшинства, носит характер глубокого, но, возможно, конструктивного, интенсифицирующего кризиса.

Потому что, с одной стороны, средние русские на генетическом уровне - преемники, продолжатели и наследники советской интеллигенции, ее культуры и идеологии. Но, вырастая из культуры и этики советской интеллигенции, средние русские подводят под ее ценностями и эпохой окончательную черту, преодолевают и отвергают ее ценностную систему, время которой ушло, ради новой, своей, органичной и живой, время которой настало. А это значит, что, будучи для значительной части населения страны своими, понятными, средние русские способны преодолеть социокультурную импотенцию прежних властителей дум, гальванизаторов шестидесятничества.

С другой стороны, средние русские - по наследству - приобретают и врагов, причем статусных, хорошо организованных, претендующих на полученную с самого верха санкцию на "задание вектора стратегии России". Речь идет о наиболее агрессивной части деклассированного большинства, о носителях жлобского воинствующего невежества из числа губернаторов-антисемитов и прочих второстепенных действующих лиц популярнейшей песни нашего детства "Сегодня самый лучший день, сегодня битва с дураками". Стоит подчеркнуть, что, как только факт наличия средних русских станет достоянием массового сознания, им обеспечен самый "горячий" прием со стороны всероссийской держиморды, хотя бы по той простой причине, что средние русские куда реальнее и опаснее, чем иллюзорные "жиды" и прочие в очках и шляпах. А это значит, что средним русским придется как-то очень-очень быстро собираться и организовываться.

У средних русских нет электорального ресурса. Им не хватит ни сил, ни энергии для того, чтобы послужить тягловой лошадью процесса социальной реанимации России. Но именно и только средние русские обладают мощным ресурсом для того, чтобы сыграть роль "задающего генератора", способного предложить стране новый стиль, новый ритм, новый образ и новые привлекательные ценности.

Именно и только средние русские смогут решить несравнимо более важную задачу, чем обеспечение победы той или иной партии на выборах в парламент, - они способны дать толчок для самовоспроизводства новой России на самых разных уровнях. И на политическом - поскольку именно у "новых средних" сосредоточена основная доля национального интеллектуального и существенная доля финансового ресурса, и их первой политической задачей в связи с этим становится вовсе не формирование очередной фиктивной партии, а организация своего рода политической ярмарки, ведь если средние русские сумеют окончательно самоопределиться и организоваться, все политические партии будут вынуждены искать их поддержки. И на культурном - поскольку именно на средних русских, основных потребителей товаров и услуг, на их вкусы и предпочтения оказывается рассчитанной вся сила рекламных мощностей СМИ, а значит, именно они и формируют общенациональный вкус, общенациональную моду. И на международном - поскольку именно средние русские (во всяком случае, пока что похоже на то) способны предъявить мировому сообществу принципиально новый, нетривиальный и сильный образ России XXI века.

Средние русские не имеют сегодня ни права на ошибку, ни "коридора возможностей". Им необходимо как можно скорее, причем в масштабах всей страны, найти и опознать друг друга. Им необходимо придумать и навязать обществу такую форму своего участия в его делах, которая позволит им перехватить инициативу у многочисленных люмпен-претендентов на роль "новой силы" или "государственной идеологии" - перехватить по той простой причине, что они, средние русские, уже есть, а все остальное еще только надо выдумать. Выдвижение, обсуждение и реализация конкретных социальных инициатив "от имени и по поручению" средних русских в России - самая насущная проблема общества. У которого большие проблемы с запасом времени.